Большевизм, фашизм, национал-социализм – родственные феномены? Национал-большевизм против национал-коммунизма Национал-большевизм в России

На ненависти и насилии ничего построить нельзя

Казалось, что большевизм явил миру, и прежде всего России, столько бед, что это политическое течение уж в 20-е годы XX века должно было быть проклято навсегда, что даже в бреду политики не станут обращаться к теории и методам большевизма. Но случилось иное. Чуть ли не весь прошлый век был прожит миром или под знаменем большевизма или под знаменем борьбы против него. Да и сегодня на политической арене России действуют поклонники большевиков, даже один из самых прагматичных политиков Эдуард Лимонов объявил себя национал-большевиком, проживая еще в Париже.

В чем притягательность большевизма? Об одном поклоннике национал-большевизма Н. Устрялове говорилось в недавно опубликованной на сайте "Столетие" статье доктора исторических наук Александра Репникова. Как объяснял сам Устрялов свой национал-большевизм? Он был уверен, что возможно использование большевизма в национальных целях. И это наивное заблуждение имеет вес и сегодня.

В большевиках привлекала и привлекает не столько идеология, сколько успешность их, как сейчас выражаются, "проектов". Захотели сделать социалистическую революцию – получилось, победили и в Гражданской войне. Потом удержали власть в огромной стране, затем совершали свои пятилетние рывки… Они побеждали и были привлекательны именно поэтому.

Оказалось, что это так просто. Группа интеллектуалов, числом несколько тысяч человек, объединяется в партию, а затем, опираясь на чернь, приходит к власти в стране и делает все, что хочет, ставит любые эксперименты. Сколько раз потом за XX век мы видели удачные и неудачные попытки приходов к власти подобных сил? Мао, Пол Пот - с левого фланга; Муссолини, Гитлер, Франко - с другого фланга. И многие, многие другие вожди и фюреры, чьи попытки были удачными или закончились провалом.

Ленин и его соратники показали миру, как можно захватить власть, а затем, используя государственный механизм, с помощью массового насилия подчинить народ своей воле.

Когда Александр Репников пишет, что самодержавие проиграло в России, и ему на смену неизбежно должны были прийти социалистические проекты, он напрасно ставит большевизм в число прочих социалистических течений. Социалистических проектов было три. Один из них можно назвать либеральным, когда свобода и права человека ставились выше прав государства, что в условиях России неминуемо привело бы к социальному государству в той или иной форме. Этот проект олицетворяли члены Временного правительства. Если допустить, что они удержали бы власть, то в перспективе Россия была бы национальным социальным государством.

Второй проект связан с партией эсеров. Здесь варианты сложнее, поскольку эсеры не были однородной силой. Но именно среди эсеров были весьма решительные люди, такие как Савинков, который пошел на союз с Корниловым, и чуть было не спас Россию от большевиков, или лидер тамбовского мятежа Антонов, или те же левые эсеры, которые реально попытались свалить большевиков. Среди этих людей были всякие, но не было тех, кто ставил бы своею целью уничтожение исторической России. Такая цель была только у большевиков. Любой эсеровский проект также привел бы к русскому национальному государству.

Третий вариант социализма - социал-демократический, меньшевистский. Лидер российской социал-демократии Плеханов во время мировой войны стал на позиции защиты своего Отчества, и с этим проектом все ясно. Он не был антинациональным.

Скорее всего, эти три силы: либералы, эсеры и социал-демократы создали бы национальное государство русских по европейским образцам, где главной идеологией был бы умеренный национализм европейского же образца.

Большевизм же принес стране совершенно другое. И делать акцент на том, что это был социалистический проект, неверно.

В основе большевизма лежало желание не только изменения формы правления и распределения доходов внутри общества, но, прежде всего, изменения самого человека. О чем откровенно сказал Троцкий. Он говорил, что старая человеческая порода должна закончить свое существование. С помощью социальных экспериментов и психофизической тренировок Лев Давыдович и его соратники хотели вывести новую породу человека...

#comm#И когда Устрялов или Шульгин из-за безвыходной ситуации размышляли, что хорошо бы использовать большевизм в национальных целях, то это было утопией полной. Как можно использовать в национальных целях политическое течение, которое отрицало не только расы или нации, но даже саму ценность человека, каким его создали Бог и природа?#/comm#

Большевики стали ставить на людях эксперименты, как академик Павлов ставил над собаками. Только тот вырабатывал условные рефлексы, а большевики социальные. Что будет, если часть класса или сословие уничтожить физически? Можно ли этих условиях заставить оставшихся работать на большевиков? Оказывается, при определенных условиях можно.

Репников приводит замечательную цитату из выступления Сталина. Тот сказал: "Устрялов - автор этой идеологии (т.е. национал-большевистской). Он служит у нас на транспорте. Говорят, что он хорошо служит. Я думаю, что ежели он хорошо служит, то пусть мечтает о перерождении нашей партии. Мечтать у нас не запрещено. Пусть себе мечтает на здоровье. Но пусть он знает, что, мечтая о перерождении, он должен вместе с тем возить воду на нашу большевистскую мельницу. Иначе ему плохо будет".

Ирония Сталина понятна. Устрялов в его глазах выглядел примерно так же, как собака Павлова, которая думала, что использует академика в своих целях.

Чего-чего, а манипулировать русскими патриотами большевики научились очень хорошо. Они говорили: "Мы же воссоздаем Великую Россию. Мы объединили ее в прежних границах, мы отстаиваем ее интересы. Помогите нам в этом деле". И русские офицеры шли создавать Красную Армию. Белые казаки вступали в Конармию Буденного и бились с поляками, защищая Россию. И тех, и других, как и миллионы других, впоследствии большевики почти поголовно уничтожили. Зачем они это сделали? Вот это, пожалуй, самый интересный вопрос. Зачем расстреляли того же Устрялова, который перебрался в СССР, чтобы, так сказать, не на словах, а на деле способствовать делу национал-большевизма?

Такого беспощадного отношения к тем, кто переходит на твою сторону и тебе же служит, мы нигде не встретим, только у большевиков. Если бы большевики были сторонниками социализма, и тем более, национального социализма, то они себе подобного не позволили бы. Для любого социалиста человек его нации составляет ценность. Но не для большевиков. Для ленинцев люди – это человеческий материал и оценивать его надо, как и любой материал с точки зрения полезности. Есть в нем заинтересованность - следует к нему относиться бережно, нет ценности – уничтожить. Бухарин говорил, что именно расстрелами большевики будут вырабатывать новую породу людей.

Кстати, термин национал-большевизм используется с большой охотой еще и потому, что термин национал-социализм связывают обычно с фашистской Германией. И теперь уже не важно, что первыми этот термин "национал-соцализм" стали использовать чешские социал-демократы еще до Первой мировой войны. Хотя, по сути, всякий реальный социализм, всякая его разновидность связана с конкретной страной или группой стран, а потому такой социализм носит национальный характер. Социальное государство связано с послевоенной ФРГ. Есть шведская модель социализма, есть швейцарская. Социальными являются и некоторые арабские страны. Свой национальный социализм в Китае. И везде мы видим бережное отношение к своему народу. Везде люди – главная ценность. И только при большевистском социализме люди это предмет для экспериментов.

Устрялов и Шульгин ошибочно связывали бешеную энергию большевиков, которой хотели подражать и которую хотели использовать на благо русского народа, с большевистским учением. Об энергии большевиков с ненавистью и уважением пишет Иван Бунин. Он недоумевает: когда же они выдохнутся? Но энергия это порождалась вовсе не марксистско-ленинским учением. И даже не желанием принести счастье трудящимся всего мира. Подобную энергию мы видим в любой секте, где есть психически нездоровый вожак, с "раскрепощенным" подсознанием, из которого извергаются самые темные силы. Вожак подбирает себе соответствующих помощников, те организуют вокруг себя тесную группу единомышленников, и эти фанатики передают свою темную силу адептам, делятся ею с ними; в обмен заставляют служить себе, всячески карая отступников.

Но энергия эта вовсе не всесильная. Генерал Корнилов противопоставил большевикам на Юге России всего лишь 4,5 тысяч штыков и начал их бить. Устрялов и Шульгин смотрели на большевиков из лагеря побежденных, но сами большевики чувствовали себя в 1919 году, когда белые вот-вот должны были занять Москву, нисколько не лучше. А если бы их действительно победили и выкинули из России, то они сидели бы в эмиграции, смотрели бы на набирающую мощь Белую Россию, и некоторые тоже бы потянулись обратно, проклиная "красную" расхлябанность, неорганизованность, нерешительность и т.д. Ведь даже победившая Красная Армия – это на 80% очень слабые формирования. Не зря позднее Фрунзе сократил ее до минимума, видя в ней потенциальную угрозу советской власти.

Но вернемся к сути вопроса. Социализм может быть национальным. Большевизм наднационален и его в принципе национальным сделать невозможно. Кто победил в историческом споре - большевизм или социализм – мы увидели своими глазами.

#comm#Крах СССР был обусловлен тем, что его вождям не удалось трансформировать большевистскую идеологию в русский социализм. Китайскую компартию возглавляли националисты, и они добились грандиозных успехов.#/comm#

Нельзя строить новое общество, начиная с уничтожения собственного народа. На ненависти и насилии вообще ничего путного построить нельзя. Большевики захлебнулись в собственной крови уже через двадцать лет после своей человеконенавистнической революции. Редкий товарищ из ленинской гвардии преодолел рубеж 1937-1939 годов. И это вовсе не случайность.

А большевизм в наших условиях означает только одно – презрение к собственному народу, и попытки использовать народ, так сказать, в личных целях. Большевизм сегодня проявляется не столько в программах каких-то партий, сколько в абсолютном неуважении к человеческой личности в нынешней России, в нежелании считаться с эмоциями и правами людей.

Специально для Столетия

Не слишком масштабное (10 тысяч боевиков), но активное движение национал-большевиков оставило в Веймарской Германии значительный след. Немецкие нацболы видели идеалом союз СССР и Германии, диктатуру пролетариата и армии, Советы – в противовес «либерализму и дегенерации англо-саксонского мира».

Блог Толкователя продолжает рассказ о левом национализме – потенциально одном из самых перспективных политических движений в России. Его истоки лежат в Германии. В предыдущей статье речь шла о классическом варианте левого национализма, в этом же тексте – о его более экзотичном варианте, национал-большевизме.

В 1919 году в стране появились десятки добровольных вооруженных корпусов – «фрайкоров». Их возглавляли Рем, Гиммлер, Геринг, Г.Штрассер, но также будущие коммунистические руководители: Б.Ремер, Л.Ренн, Х.Плаас, Бодо Узе. Кроме фрайкоров размножились традиционные для Германии «юношеские союзы» и «фёлькишские» (народные) организации с националистической окраской. Все они стали питательной средой для возникновения и нацистских, и национал-большевистских объединений.

Лидеры национал-большевиков вышли из интеллектуальной элиты. Эрнст Никиш, Карл Отто Петель, Вернер Ласс были публицистами; Пауль Эльцбахер, Ганс фон Хентинг, Фридрих Ленц – университетскими профессорами; Бодо Узе, Беппо Ремер, Хартмут Плаас – военными; Карл Трёгер, Крюпфган представляли чиновников и юристов.

Исходным материалом для появления национал-большевизма послужило мощное течение «консервативных революционеров»: «младоконсерваторов» (ван ден Брук, О.Шпенглер) и «неоконсерваторов» (Эрнст Юнгер, фон Заломон, Фридрих Хильшер), а также связанное с ними «национал-революционное движение». Свою ненависть все эти силы распространили на цивилизацию Запада, которая ассоциировалась у них с либерализмом, гуманизмом и демократией.

(Эрнст Никиш)

Шпенглер, а позднее Геббельс описывали социализм как прусское наследие, а марксизм – как «еврейскую западню» для отвлечения пролетариата от его долга по отношению к нации. Национал-революционеры относили это к Троцкому, но не к Ленину и Сталину (в середине 20-х годов они пытались организовать в СССР покушение на Льва Троцкого). Эти люди ценили советский опыт первых пятилеток и централизацию управления экономикой. В 1931 году Э.Юнгер писал в эссе «Тотальная мобилизация»: «Советские пятилетки впервые показали миру возможность объединить все усилия великой державы, направив их в единое русло». Популярной была идея экономической автаркии, ярко изложенная в книге «Конец капитала» Фердинандом Фридом – членом кружка, сложившегося вокруг национал-революционного журнала «Ди Тат» (1931). Главный редактор журнала А.Кукхоф писал: «Единственное средство изменения сложившегося социального и политического состояния Германии – насилие масс – путь Ленина, а не путь Социалистического Интернационала».

Национал-революционеры выдвинули идею «пролетарского национализма», в русско-прусской традиции разделяя народы на угнетённые и господствующие – «молодые» и «старые». К первым относили немцев, русских и другие народы «Востока» (!). Они – «жизнеспособны» и обладают «волей к борьбе». Национал-революционные группы приветствовали проведенную в 1927 году в Берлине учредительную конференцию «Лиги против империализма», инспирированную Коминтерном.

Националисты и ван ден Брук, писавший в 1923 году: «Мы – народ в узах. Тесное пространство, в котором мы зажаты, чревато опасностью, масштабы которой непредсказуемы. Такова угроза, которую представляем мы, и не следует ли нам претворить эту угрозу в нашу политику?». Подобные взгляды «умеренных» консерваторов вполне согласовывались с военно-политическими действиями Гитлера в Европе, от которых впоследствии многие из них открестились.

Не случайно многие участники национал-революционного движения со временем примкнули к нацистам (А.Винниг, Г.- Г.Техов, Ф.Шаубеккер). Другие, пройдя через увлечение национал-социализмом, встали в «аристократическую» оппозицию к нему (Э.Юнгер, фон Заломон, Г.Эрхардт). Примкнули к коммунистам А.Броннен, А.Кукхоф. Четверть вожаков и публицистов «неоконсерваторов» /(икиш, В.Лаас, Петель, Х.Плаас, Ганс Эбелинг) перешли к национал-большевикам – составив три четверти участников нового движения. Остальные национал-большевики пришли из коммунистического лагеря.

(Советский журнал «Перец» на своей обложке показывает дружбу между советским и немецким пролетариатом)

Смещаясь влево, национал-революционеры объявили, что добиться национального освобождения, можно лишь предварительно достигнув социального, и что это может сделать только немецкий рабочий класс. Эти люди называли либерализм «моральным недугом народов» и считали СССР союзником в борьбе против Антанты. Их героями были Фридрих II, Гегель, Клаузевиц и Бисмарк.

Взгляды революционных националистов во многом совпадали с программами русских эмигрантских течений – «сменовеховцев» и особенно «евразийцев». Национал-большевики после отделения от национал-революционеров добавили в список почитаемых имён Ленина, Сталина, а некоторые и Маркса. Они осуждали фашизм и нацизм, «переродившиеся» после 1930 года, пропагандировали классовую борьбу, диктатуру пролетариата, Систему Советов и «Красную армию вместо Рейхсвера».

Основной постулат национал-большевизма не уступал в резкой определённости излюбленным формулировкам гитлеровской партии. Он подчеркивал всемирно-историческую роль угнетенной (революционной) нации в борьбе за построение тоталитарного национализма ради грядущего национального величия Германии. Национал-большевики призывали соединить большевизм с пруссачеством, установить «диктатуру труда» (рабочих и военных), национализировать основные средства производства; опираясь на автаркию, ввести плановое хозяйство; создать сильное милитаристское государство под управлением фюрера и партийной элиты. Несмотря на ряд совпадений с программой НСДАП, все это далеко отстояло от центральной идеи «Mein Kampf» – искоренения большевизма и подчинения восточных территорий.

Для понимания национал-большевизма нужно отметить присутствие в рейхсвере сильной группы, выступающей за советско-германское сотрудничество. Её вдохновителем был главнокомандующий рейхсвера генерал Ганс фон Сект, активными сторонниками – военный министр Отто Гесслер и фактический начальник Генштаба Отто Хассе. Во время польско-советской войны Сект поддерживал контакты с Председателем РВС Советской Республики Троцким, считая возможным в союзе с Красной Армией ликвидировать Версальскую систему. Шоком для Запада было подписание в апреле 1922 году Раппальского договора, возобновившее дипломатические отношения между Германией и Россией в полном объеме. Это стало подтверждением русофильской прусско-немецкой традиции. «Фёлькишер Беобахтер», напротив, писала о «раппальском преступлении Ратенау», как о «личном союзе международной еврейской финансовой олигархии с международным еврейским большевизмом». После 1923 году начались закрытые военные контакты двух стран. Один из военных руководителей генерал Бломберг восторгался речью Ворошилова «За сохранение тесных военных отношений с рейхсвером».

(Руководитель рейхсвера фон Сект – пропагандист дружбы между СССР и Германией и создания из них конфедерации)

Фон Сект излагал идеи сближения Германии с Советским Союзом до 1933 года. До начала войны с СССР вели просоветскую пропаганду генералы и теоретики рейхсвера – Фалькенгейм, Г.Ветцель, фон Метч, Кабиш, барон фон Фрейтаг-Лорингхофен.

Пионером национал-большевизма стал профессор, доктор права, ректор Берлинской высшей школы коммерции Пауль Эльцбахер (1868-1928), депутат Рейхстага от Немецкой национальной народной партии (НННП). Его статья в «Дер Таг» 2 апреля 1919 года была первым изложением идей национал-большевизма: соединение большевизма и пруссачества, Советская система в Германии, союз с Советской Россией и Венгрией для отпора Антанте. По мнению Эльцбахера, Россия и Германия должны были защищать от агрессии Запада Китай, Индию и весь Восток и установить новый мировой порядок. Он одобрял «беспощадное наказание ленивых и недисциплинированных рабочих Лениным». Эльцбахер ожидал от подобного поворота событий сохранения старых культур, разрушавшихся «поверхностной цивилизацией Англии и Америки». «Большевизм означает не смерть нашей культуры, а её спасение», – обобщал профессор.

Статья получила широкий отклик. Один из руководителей НННП, крупный историк и специалист по Востоку Отто Гётч также выступил за тесное сотрудничество с Советской Россией. Член партии Центра, министр почт И.Гисбертс заявил, что для сокрушения Версальской системы необходимо немедленно пригласить советские войска в Германию. В органе Союза сельских хозяев «Дойче Тагесцайтунг» (май 1919 года) появилась статья «Национальный большевизм», которая ввела этот термин в политический оборот в Германии. В этом же году П.Эльцбахер издал брошюру «Большевизм и немецкое будущее» и вышел из НННП после осуждения партией его публикации. Позднее он сблизился с КПГ, а в 1923 году вступил в инспирированную Коминтерном «Международную рабочую помощь».

В 1919 году вышла брошюра профессора криминалистики, офицера первой мировой войны и антиверсальского активиста Ганса фон Хентинга (1887-1970) «Введение к германской революции». Через два года Хентинг издал «Немецкий манифест» – наиболее яркое изложение идей национал-большевизма того времени. В 1922 году фон Хентинг установил контакт с лидером национального крыла коммунистов Генрихом Брандлером и стал военным советником в аппарате КПГ. Через брата-дипломата Хентинг поддерживал связи с рейхсвером и готовил в Тюрингии «красные сотни» для будущих действий.

В апреле 1920 года Лауфенберга и Вольфсгейма по требованию Коминтерна исключили уже из КРПГ. Через три месяца они вместе с бывшим редактором органа КПГ «Ди Роте Фане» Ф.Венделем основали «Союз Коммунистов» (СК), принявший экономическую программу в духе «обобществленного хозяйства» известного левого экономиста Сильвио Гайзеля, уже проводившуюся в Баварской Советской республике. Постепенно к работе СК подключилась часть левых нацистов (Р.Шапке) и национал-большевиков (К.О.Петель).

Тогда же (в 1920-м) оба бывших коммуниста в Гамбурге инициировали создание «Свободной ассоциации по исследованию германского коммунизма» (САС) из офицеров колониальных частей генерала Леттова-Форбека, под руководством известных публицистов братьев Гюнтеров. Среди сторонников САС были крупные фигуры – Мюллер ван ден Брук, правительственный советник Севин, один из лидеров лево-нацистского движения в Веймарской республике Эрнст цу Ревентлов. К САС примкнул ряд лиц с академической подготовкой и множество бывших офицеров, большей частью молодого поколения. В августе 1920 года член САС советник юстиции Ф.Крюпфганс выпустил получившую широкий резонанс брошюру «Коммунизм как немецкая национальная необходимость». Через четыре года братья Гюнтеры и двое издателей основали в Гамбурге «Националистический клуб» с журналом «Немецкий фронт», а с конца 20-х годов издавали журнал «Молодая команда», близкий по направлению к национал-большевизму.

Первый пик влияния национал-большевистских идей проявился во время оккупации Рура франко-бельгийскими войсками в 1923 года, сопровождавшейся безработицей, голодом и анархией. Коммунисты занимали тогда важнейшие посты в фабзавкомах и комитетах контроля, сформировав около 900 пролетарских сотен (до 20 тысяч в одной Саксонии). Они приняли политику сотрудничества с германскими националистами, которую провозгласил лидер КПГ и ведущий идеолог Коминтерна Карл Радек под названием «Курс Шлагетера».

На расширенном заседании Коминтерна в 1923 году в речи, посвящённой памяти одного из культовых нацистских героев – убитого французами Альберта Лео Шлагетера, Радек призвал фашистов в союзе с коммунистами к борьбе с «антантовским капиталом». «Мы не должны замалчивать судьбу этого мученика германского национализма», – заявил Радек. – «Имя его много говорит немецкому народую Шлагетер – мужественный солдат контрреволюции, заслуживает того, чтобы мы, солдаты революции, мужественно и честно оценили его. Если круги германских фашистов, которые захотят честно служить германскому народу, не поймут смысла судьбы Шлагетера, то Шлагетер погиб даром. Против кого хотят бороться германские националисты? Против капитала Антанты, или против русского народа? С кем они хотят объединиться? С русскими рабочими и крестьянами для совместного свержения ига антантовского капитала, или с капиталом Антанты для порабощения немецкого и русского народов? Если патриотические группы Германии не решатся сделать дело большинства народа своим делом и создать, таким образом, фронт против антантовского и германского капитала, тогда путь Шлагетера был дорогой в никуда». В заключение Радек критиковал гробовое спокойствие социал-демократов, утверждая, что активная сила контрреволюции перешла теперь к фашистам.

(Карл Радек)

Неискушенным в хитроумной политике Коминтерна немецким националистам эта речь показалась откровением прозревшего коммуниста. Было забыто еврейское происхождение Радека, в другое время бывшее для левых нацистов символом извечного приспособления этих лиц. Но М.Шойбнер-Рихтер писал в «Фёлькишер Беобахтер» о «слепоте значительных мужей Германии, не желающих замечать угрожающей большевизации Германии». Ещё раньше Гитлер заявлял, что 40% немецкого народа стоит на марксистских позициях, и это самая активная его часть, а в сентябре 1923 года он говорил, что воля направляемых из Москвы коммунистов тверже, чем у обрюзгших мещан вроде Штреземана.

В это время возможность сотрудничества с КПГ обсуждали Цу Ревентлов и другие национал-революционеры, а «Ди Роте Фане» печатала их выступления. НСДАП и КПГ выступали на собраниях друг у друга. Один из руководителей НСДАП «периода борьбы» Оскар Кёрнер, второй председатель партии в 1921-22 годах (первым был Гитлер), на партийном собрании заявил, что национал-социалисты хотят объединить всех немцев, и говорил об общности с коммунистами, чтобы положить конец «хищничеству матёрых волков биржи». По приглашению штутгартской организации НСДАП на её собрании выступил активист КПГ Г.Ремеле. Речь Радека приветствовала Клара Цеткин, а лидер левой фракции в КПГ Рут Фишер писала: «Кто призывает к борьбе против еврейского капитала, тот уже участвует в классовой борьбе, даже если сам не подозревает об этом». В свою очередь, нацисты и «фёлькише» звали к борьбе против евреев в КПГ, обещая взамен свою поддержку.

В 1923 году появились брошюры: «Свастика и советская звезда. Боевой путь коммунистов и фашистов» и «Дискуссия между Карлом Радеком, Паулем Фрейлихом, Э.- Г. цу Ревентловым и М. ван ден Бруком» (двое первых – лидеры КПГ). Коммунисты и националисты всех мастей боролись рука об руку против французов в Руре. В Восточной Пруссии бывший офицер, коммунист Э.Волленберг активно сотрудничал с фрайкором «Оргеш».

В начале 20-х годов резко увеличилось число националистических организаций за счет преобразования многих фрайкоров в гражданские «союзы». Некоторые при этом левели, приобретая ярко выраженный национал-большевистский характер. Один из самых крупных союзов, проделавших подобную эволюцию, – «Бунд Оберланд» возник из «Боевого союза», основанного в 1919 году для борьбы против левых в Баварии членами знаменитого «Общества Туле», в составе которого были основатели и первые функционеры НСДАП – Антон Дрекслер, Дитрих Эккарт, Готфрид Федер, Карл Харрер, Рудольф Гесс, Макс Аманн. В следующем году несколько десятков тысяч оберландовцев сражались против «Красной армии Рура», а в марте 1921 года дрались с поляками в Верхней Силезии. Они активно участвовали в «Капповском путче», входя вместе с геринговскими СА и ремовским «Союзом имперского военного флага» в «Рабочее содружество отечественных боевых союзов».

Большое распространение идеи национал-большевизма получили в крестьянском движении Веймарской республики. Акты насилия и террор распространились в этой среде после того, как многие его лидеры (Бодо Узе, фон Заломон, Х.Плаас – бывшие офицеры и фрайкоровцы) примкнули к КПГ, пройдя через националистические союзы и НСДАП.

Начало 30-х годов вновь резко оживило национал-большевистское движение, так как мировой экономический кризис тяжелее всего отразился на Германии. Центрами национал-большевизма становятся небольшие кружки активистов. Если в 20-е годы они собирались вокруг близких по духу национал-революционных изданий («Ди Тат», «Коменден», «Формарш»), то теперь у них появились собственные: «Умштюрц» Вернера Ласса, «Гегнер» Х.Шульце-Бойзена, «Социалистише Нацьон» Карла-Отто Петеля, «Форкемпфер» Ганса Эбелинга… Всего в этих кружках состояло до 10 тысяч человек. Для сравнения: численность военных националистических союзов в конце 20-х годов составляла от 6-15 тысяч («Викинг», «Бунд Танненберг», «Вервольф») до 70 тыс. членов («Младогерманский Орден»). «Стальной шлем» тогда насчитывал несколько сот тысяч человек, а военизированная организация КПГ «Союз красных фронтовиков» – 76 тысяч.

Сравнительная малочисленность национал-большевистских организаций начала 30-х годов компенсировалась их большой активностью и значительным числом близких по ориентации объединений. В числе прочих к ним примыкали «Немецкое социалистическое боевое движение» Готтхарда Шильда, «Младопрусский союз» Юппа Ховена, «Немецкий социалистический рабоче-крестьянский союз» Карла Бааде.

В стороне от этой пятерки собственно национал-большевистских групп стоял сходный по тактическим действиям «Рабочий кружок «Ауфбрух» («Прорыв»). Его возглавляли бывшие лидеры «Оберланда» – офицеры Беппо Ремер, К.Дибич, Г.Гизеке и Э.Мюллер, писатели Бодо Узе и Людвиг Ренн, бывшие штрассеровцы Р.Корн и В.Рем. Эта организация, действовавшая в Берлине и пятнадцати германских землях, насчитывала 300 активистов. Она полностью контролировалась КПГ и занималась переманиванием командных кадров для своих боевых групп при создании ударного кулака в борьбе за власть.

Появление этой группы было связано с очередной пропагандистской кампанией Коминтерна – так называемым «курсом Шерингера» (бывшего офицера фрайкора) на привлечение в КПГ антиверсальскими лозунгами средних слоев, в том числе «революционно-пролетарских» элементов из нацистской среды. Лейтенант Рихард Шерингер, приговоренный в 1930 году к заключению за национал-социалистическое разложение войск рейхсвера, в тюрьме осознал, что «политика силы по отношению к западным державам возможна только с предварительным уничтожением либерализма, пацифизма и западного декаданса». «Курс Шерингера», задуманный как масштабное предприятие, проводился с августа 1930-го до октября 1932 года и принёс значительные плоды. Под его влиянием в КПГ перешло множество национал-большевиков, бывших фрайкоровцев и нацистов, руководителей национального крестьянского («Ландфолькбевегунг») и молодёжного движения (Эберхард Кёбель, Герберт Бохов, Ганс Кенц и др.). В результате КПГ резко увеличила численность и голоса на выборах.

После 1933 года значительная часть национал-большевиков проявила себя в сфере шпионажа в пользу СССР. Здесь отличились Х.Шульце-Бойзен и Харнак – лидеры «Красной Капеллы», казненные после её разоблачения. Харнак возглавлял «Сообщество по изучению советского планового хозяйства», вдохновлявшееся идеями профессора Ф.Ленца, а обер-лейтенант Шульце-Бойзен до 1933 года издавал национал-революционный журнал «Гегнер», критикуя «косность Запада» и «американское отчуждение». Работали на советскую разведку: бывший редактор «Ди Тат» Адам Кукхоф (1887-1943), Беппо Ремер со своими оберландовцами; Г.Бохов, Г.Эбелинг, д-р Карл Хаймзот (псевдоним в советской разведке – «доктор Хитлер»). Влияние национал-большевистских идей испытали ведущие заговорщики против Гитлера братья Штауфенберги (бывшие «консервативные революционеры»).

Ctrl Enter

Заметили ошЫ бку Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter

Некоторые элементы национал-большевизма можно обнаружить и в советской литературе 1970-х годов (Сергей Семанов , Николай Яковлев).

В 1990-е лидирующими практиками и теоретиками национал-большевизма стали Эдуард Лимонов и Александр Дугин . Лимонов возглавил Национал-большевистскую партию . Национал-большевики участвовали в демонстрациях против проведения саммита Большой восьмёрки в Санкт-Петербурге .

Геополитика оказала тяжёлое влияние на существующие русские национал-большевистские движения, они предлагают объединение России с остальной Европой в Евразию.

Позже возникла оппозиция усилиям Лимонова к привлечению союзников вне зависимости от их политических убеждений; некоторые даже покинули НБП и сформировали Национал-большевистский фронт (НБФ).

Существуют национал-большевистские группировки в Израиле и в частях бывшего СССР, которые связаны с НБПР. Другие группы, такие как франко-бельгийская "Общая национал-европейская партия", которые также показывают национал-большевистское желание создания единой Европы (также как и её многие экономические идеи), и французская политическая фигура Кристиана Буше также получили влияние данной идеи.

Идеология

Национал-большевизм резко антикапиталистичен. Национал-большевики идеализируют время сталинизма . Экономически национал-большевики поддерживают смесь Новой экономической политики Владимира Ленина и фашистского корпоративизма .

Идеология прямо ссылается на Георга Гегеля и представляет его как отца идеализма . Идеология крайне традиционалистична в манере Юлиуса Эволы . Среди других заявленных предшественников движения находятся Жорж Сорель , Отто Штрассер и Хосе Ортега-и-Гассет (в частности влияние последнего широко из-за неприятия им левых и правых предрассудков, что также является особенностью национал-большевизма).

По отношению к религии: национал-большевики как правило не религиозны, но и не враждебны к религии.

Национал-большевизм в Германии

Движение зародилось вследствие Первой мировой войны , в разрушенной Германии, раздираемой конфликтами между марксистскими спартакистами и партизанскими националистами . Синтез двух новых идеологий - большевизма , проявленного в Октябрьской революции , и нового национализма, модернизированного Великой войной, отныне опирающегося на массы и вкус к технике - сформируется в Германии исходя из двух основных элементов:

• сближение интересов Германии и Советской России,
• несколько совпадающих идентификационных признаков в идеологии, методах или стилях, между большевизмом и национализмом.

Коммунистическое происхождение

В буквальном значении, национал-большевистское движение составляет течение крайнего меньшинства, ограничивающегося малым числом мыслителей и политических групп. Некоторые возводят их рождение, в апреле 1919 года , к мысли Паула Эльцбахера , профессора права в Берлине, известного своими трудами по анархизму , и депутата-националиста в Рейхстаге в 1919 году. Он предлагает союз Германии и Советской России против Версальского договора . Это предложение отвечает требованиям теории Хартленда , по которой контролирующий Россию и Германию будет контролировать весь мир.

В 1919 году национал-большевистское движение развивается в Гамбурге вокруг двух лидеров коммунистической революции этого города: Хайнриха Лауфенберга ( -1932 годы , Председатель Совета рабочих и солдатских депутатов Гамбурга в ноябре 1918 года) и Фридриха или Фрица Вольффхайма ( -1942 годы , бывший синдикалист в США, затем в Гамбурге. Еврей, погибший в концентрационном лагере). Они руководят национал-большевистской тенденцией в Германии и внутри Коминтерна . Будучи изгнанными в октябре 1919 года из официальной компартии (КПГ), они входят в Коммунистическую рабочую партию (КПРГ), которая остаётся в Интернационале до 1922 года . В свою очередь, КПРГ выгоняет из своих рядов национал-большевиков. С тех пор, национал-большевизм стал движением индивидуальностей и малых групп.

Среди национал-большевистских групп фигурирует группа Фридриха Ленца и Ханса Эбелинга вокруг обозревателя «Der Vorkampfer» (с нем.  - «передовой боец, боец авангарда», около -1933 годов), который пытается реализовать идеологический сплав идей Карла Маркса и немецкого экономиста Фридриха Листа . Следуя некоторым современным национал-большевикам, вне обозревателя был создан т. н. «Круг исследований планового хозяйства» (или «Арплан»), имевший как секретаря актёра Сопротивления и антинациста Арвида Харнака .

После прихода к власти нацистов в 1933 году , большинство национал-большевиков высказываются за Сопротивление против нацизма , тем временем как некоторые национал-большевистские группы сотрудничают с режимом, такие как Союз прозрения (нем. Fichte Bund ) (созданный в Гамбурге и подвластный КПРГ), руководимый профессором Кессенмайером (совместно с бельгийцем Жаном Тириаром , тогда ещё молодым рексистом).

Эрнст Никиш и обозреватель «Widerstand»

Самая знаменитая личность национал-большевизма во время Веймарской республики - Эрнст Никиш ( -). Этот социал-демократический преподаватель (с -) был выгнан из Социал-демократической партии Германии (СДПГ) в 1926 году из-за своего национализма. Позднее он перешёл в маленькую Социалистическую партию Саксонии (СПС), которую обратил в свои идеи. Он оживил обозреватель «Widerstand» (с нем.  - «Сопротивление»), который оказал большое влияние на молодёжь до 1933 года . Движение Никиша объединяло людей пришедших как слева, так и из правого национализма. После 1933 года он вошёл в оппозицию нацизму , был заключён в концентрационный лагерь ( -). После 1945 года , он был преподавателем в ГДР . В 1953 год сбежал на Запад.

См. также

Напишите отзыв о статье "Национал-большевизм"

Примечания

Литература

• Агурский М. М.: Алгоритм, 2003.
• David Branderberger. National Bolshevism. Stalinist Mass Culture and the Formation of Modern Russian National Identity, 1931-1956.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Национал-большевизм

Национал-большевизм

(Ответ П.Б. Струве)

Из всей обширной критической литературы, посвященной «национал-большевизму», статья П.Б. Струве в берлинском «Руле» представляется наиболее примечательной. Она сразу берет проблему в корне, выдвигает самые существенные, самые серьезные возражения, формулируя их выпукло, лапидарно и изящно. В ней нет ничего лишнего, но главное, что можно сказать против оспариваемой позиции, исходя из ее же собственного отправного пункта («имманентная критика»), - ею сказано.

Тем отраднее констатировать ее внутреннее бессилие по существу опровергнуть национал-большевизм в его основных утверждениях. Даже и наиболее, казалось бы, веские, наиболее убедительные на первый взгляд аргументы, по-видимому, неспособны поколебать этой точки зрения, завоевывающей ныне все более широкие симпатии в стане русских патриотов.

Разберемся в интересующей нас статье.

Решающая ошибка П.Б. Струве состоит в том, что он смешивает большевизм с коммунизмом. Исходя из этого невероятного и недосказанного им отождествления, он и получает легкую возможность утверждать «абсолютную и объективную антинациональность большевизма».

Я готов согласиться с П.Б. Струве, поскольку острие его полемики направлено против ортодоксального коммунизма. Едва ли реже, чем моим нынешним политическим противникам, приходилось мне самому подчеркивать чрезвычайную экономическую вредоносность коммунистического режима в современной России (эта сторона примиренческой позиции уже отмечалась в критической литературе: ср… напр., статьи Пасманика в «Общем деле» и проф. Ященко в № 5 «Русской Книги»). Струве совершенно неправ, заявляя, будто национал-большевизм, увлекшись государственным фасадом Советской России, склонен «идеализировать весь ее строй» (т. е., очевидно, включая и социально-экономическое экспериментаторство?) Этого никогда не было и не могло быть.

Но ведь в том-то и дело, что советский строй не только не исчерпывается экономической политикой немедленного коммунизма, но даже и не связан с нею органически и неразрывно. Сам Струве несколькими строками ниже говорит о большевизме как о «государственной системе», представляющей собою «чистейшую политическую надстройку без экономического базиса или фундамента». Таким образом, необходимо признать, что качество «абсолютной и объективной антинациональности» присуще не большевизму, как таковому, а лишь той экономической политике, которую вела большевистская власть в период гражданской войны в неоправдавшемся расчете на близкую мировую революцию.

Однако общая обстановка заставила ее изменить систему своей экономической политики. Пришло время, когда хозяйственная опустошительность социального опыта уже не может более компенсироваться никакими политическими успехами революционной власти. Государство затосковало по хозяйству. На наших глазах происходит то тактическое «перерождение большевизма», которое нами упорно предсказывалось вот уже более полутора лет (см. хотя бы мою статью «Перспективы» в сборнике «В борьбе за Россию»), и ориентация на которую есть один из основных элементов национал-большевистской идеологии и тактики. Коммунизм из реальной программы дня постепенно становится своего рода «регулятивным принципом», все меньше отражающемся на конкретном организме страны. Советская власть капитулирует в сфере своей экономической политики, - какими бы правоверными словами эта капитуляция ни прикрывалась ее официальными представителями.

Совершенно верное указание на национальную вредоносность коммунизма бьет, таким образом, мимо «примиренцев», поскольку они утверждают (а жизнь подтверждает), что большевизм эволюционно принужден будет во имя сохранения своей «эффектной политической надстройки», нужной ему для мировых целей, ликвидировать хозяйственно не оправдавший себя «базис» насильственного, «азиатского коммунизма». Тем самым и фасад мало-помалу утратит свою кажущуюся «призрачность» и обманчивость.

При этом для нас имеют лишь второстепенное значение мотивы, которыми руководствуется советская власть в своей «эволюции». П.Б. Струве правильно подчеркнул в первой своей статье наше утверждение: большевизм может осуществить известную национальную задачу вне зависимости от своей интернационалистической идеологии.

Другой вопрос - удастся ли советской власти в тяжелых условиях современной русской жизни перевести страну на «новые хозяйственные рельсы». Но что она принуждена «искренно» и всеми силами стремиться к этому, - сомнений быть уже не может. Равным образом ясно, что это ее устремление - объективно в интересах страны. Следовательно, оно должно встретить активную поддержку со стороны русских патриотов. Другой же путь - «возврат к капитализму» через новую политическую революцию - при данной обстановке несравненно более эфемерен, извилист и разрушителен.

Государственная «надстройка» имеет самостоятельный корень и самодовлеющее значение. Государственная мощь созидается духом в еще большей мере, нежели материей; тем более, что здоровый дух в конечном счете неизбежно дополняет себя и материальной мощью - облекается в золото и ощетинивается штыками. Вообще говоря, терминология марксизма, которой зачем-то пользуется П.Б. Струве в нашем споре, совсем не идет к делу и лишь напрасно затемняет проблему. Ни для него, как для участника «Вех», ни для меня, как их воспитанника, не может быть сомнения в огромной и творческой ценности самого начала государственной организации, как такового. В социальной жизни «надстройка» может подчас сыграть созидательную и решающую роль. Она не есть непременно нечто вторичное и производное, фатально предопределенное фундаментом. Она может сама обрести базу, причем нет математически установленного соотношения между данной конкретной надстройкой и определенной конкретной базой. В творческих поисках экономической основы государственное здание может само себя трансформировать. Нет надобности его во что бы то ни стало разрушать до тла, чтобы не очутиться перед сплошной грудой развалин без всякого фундамента и без всякой постройки вообще. Спасение приходит часто через «политику», через «фасад» - так сказать, сверху, а не снизу. Как же игнорировать политическую организацию, которую сумела выковать наша революция, только на том основании, что до сего времени эта организация сочеталась с утопической и вредной системой хозяйствования?

Не могу не признаться, что с моей точки зрения правительства Львова и Керенского, в полтора года доведшие (пусть невольно) страну до полного государственного распада методами своей политики, едва ли не в большей степени заслуживают названия «абсолютно и объективно антинациональных», нежели большевизм, сумевший из ничего возродить государственную дисциплину и создать хотя бы «эффектный фасад государственности». Для начала и это бесконечно много. Через мощную, напряженно волевую власть, и только через нее одну, Россия может прийти к экономическому и общенациональному оздоровлению. Какой же смысл расшатывать в таких муках создавшуюся революционную власть, не имея взамен никакой другой, - да еще тогда, когда наличная власть делает героические усилия восстановить государственное хозяйство, хотя бы путем постепенного возвращения к «нормальным условиям хозяйственной жизни», до сих пор ею по принципиальным соображениям уничтожавшимися?

Я понимаю «формальных демократов» и радикалов-интеллигентов старого типа в их органической ненависти к «московским диктаторам». Эти по своему цельные, хотя и мало интересные люди еще долгое время останутся в России профессионалами подполья и перманентными обитателями Бутырок. Но разве место в их рядах или рядом с ними тем, кто так чуждается «дореволюционной интеллигентщины» и постиг до конца логику государственной идеи?

Пусть конечные цели большевиков внутренно чужды идеям государственного и национального могущества. Но не в этом ли и заключается «божественная ирония» исторического разума, что силы, от века хотящие «зла», нередко вынуждаются «объективно» творить «добро»?..

Откровенно говоря, меня прямо поражает утверждение П.Б. Струве, что «события на опыте опровергли национал-большевизм». Мне кажется - как раз наоборот: события покуда только и делают, что подтверждают его с редкостной очевидностью, оправдывая все наши основные прогнозы и систематически обманывая все ожидания наших «друзей-противников». Идеология примиренчества прочно входит в историю русской революции. Кстати, простая хронологическая справка опровергает догадку Струве о причинной зависимости этой идеологии от эпизодических большевистских успехов на польском фронте: определяющие положения национал-большевизма, тогда уже «носившиеся в воздухе» и проникавшие к нам из глубин России, были мною формулированы печатно в феврале 20 года, а устно и предположительно (ближайшим политическим друзьям) - еще раньше, в последние месяцы жизни омского правительства. Будучи внутренно обусловлена анализом русской революции, как известного сложного явления русской и всемирной истории, идеология национал-большевизма внешне порождена приятием результата нашей гражданской войны и открыто выявлена за границей в связи с ликвидацией белого движения в его единственной серьезной и государственно-многообещавшей форме (Колчак-Деникин). Струве прав, признавая, что это течение «родилось из русской неэмигрантской почвы и отражает какие-то внутренние борения, зачатые и рожденные в революции». Дни польской войны дали ему лишь яркий внешний пафос, естественно потускневший после ее окончания, но сделавший свое дело, широко распространив лозунги и проявив лик народившегося течения. Логическое же его содержание было нисколько не поколеблено неудачным исходом польской войны. Дальнейшие события - крушение Врангеля, сумевшего лишь обеспечить Польше рижский мир, явное обмельчание и абсолютное духовное оскудение дальнейших белых потуг (ср. позорище нынешнего Владивостока), и, главное, начавшаяся тактическая эволюция большевизма - все это лишь укрепило нашу политическую позицию и обусловливало ее успехи в широких кругах русских националистов, заметно разочаровавшихся в эмигрантской «головке».

Мы никогда не ждали чуда от нашей пропаганды и не прикрашивали безотрадного состояния современной России. Приходилось выбирать путь наименьшего сопротивления, наиболее жизненный и экономный при создавшихся условиях. Нельзя было не предвидеть всей его тернистости и длительности, но выбора не было.

Пусть П.Б. Струве перечтет статьи своих единомышленников за последний год и сравнит их с литературой национал-большевизма: кто проявил большую трезвость, большее чутье действительности, и кто обнаружил больше политического «сумбура»? Кто сумел установить известную историческую перспективу, и кто фатально принимал всех мух за слонов, настоящего-то слона так и не удосужившись приметить?..

Наконец, что же противопоставляется самим Б.П. Струве отвергаемой им политической тактике? - Неясно. - «Сумбурно». Дразнящая «апория» на самом интересном месте, как в ранних диалогах Платона.

Впрочем, в «Размышлениях о русской революции» высказывается такой прогноз-императив: «Русская контрреволюция, сейчас смятая и залитая революционными волнами, по-видимому, должна войти в какое-то неразрывное соединение с некоторыми элементами и силами, выросшими на почве революции, но ей чуждыми и даже противоположными» (с. 32).

Эта туманная фраза (сама по себе дающая материал и для выводов в духе национал-большевизма) получает известное разъяснение в анализируемой статье из «Руля». И это разъяснение делает ее в моих глазах уже совсем неприемлемой. «Некоторые элементы и силы» - это, очевидно, прежде всего красная армия, которую П.Б. Струве и рекомендует использовать непосредственно в целях контрреволюции, т. е. направить ее против большевистского режима в той революционной борьбе, которую должны с ним вести национальные силы.

Этот рецепт при современной политической конъюнктуре явно неудачен: в лучшем случае он утопичен, а в худшем - антинационален и противогосударственен. Если он имеет в виду безболезненный и «в полном порядке» акт выступления красной армии (со всеми ее курсантами) против нынешней русской власти, во имя определенной идеи или определенного лица, - то он просто «лишен всякого практического смысла», и из него, как из наивной фантазии, «нельзя извлечь никаких директив для практических действий», даже при признании его «теоретически правильным». Если же он стремится разложить красную армию теми методами, какими в свое время большевики разлагали белую, - он национально преступен и безумен, ибо разрушит те «белые принципы», которые, по меткому замечанию Шульгина, переползли-таки за линию красного фронта в результате нашей ужасной, но поучительной гражданской войны. Я убежден, что именно П.Б. Струве должен понимать лучше других всю безмерную опасность внесения революции в красную армию, всю недопустимость новой демагогической дезорганизации русской военной силы. Зачем же бросать недоговоренные лозунги и двусмысленные рецепты? К чему этот рецидив красной большевистской весны?

Момент конфликта революции с «некоторыми элементами и силами, выросшими на ее почве, но ей глубоко чуждыми», еще далеко не настал и пока что он даже не обрисовывается впереди. Напротив, в данный момент наблюдается скорее своеобразное взаимное сближение этих двух факторов современной жизни России. Нет смысла искусственно вызывать или форсировать их конфликт, - гораздо более целесообразно добиваться возможно большего органического или даже механического приспособления революции к национальным интересам страны, хотя бы формально и внешне победа осталась за интернационалистической революцией, хотя бы лозунги ее были по-прежнему внешне противоположны началам национализма и государственности. И та сторона национал-большевизма, которую Струве неправильно называет «идеологией национального отчаяния», как раз и учитывает известную полезность революционной фирмы в «защитных» государственных целях. Не совсем для меня понятная ссылка на «чудовищное лицемерие и маккиавеллизм» такой точки зрения не может служить ее убедительным опровержением. Тем более, что ведь сама-то революция «субъективно» действует здесь без всякого лицемерия и маккиавеллизма. Следовательно, известные и чисто конкретные результаты (хотя бы они были и очень далеки от заправской «мировой революции») могут быть достигнуты. Для патриота же все действенные пути сохранения и восстановления родины, мыслимые при данных условиях, должны быть сполна использованы.

Тактика национал-большевизма столь же осмысленна, сколь ясна и внутренно цельна его идеология.